Немного сумбурная, зато очень подробная биография знаменитой сказочницы, в которой в деталях (временами довольно интимных) рассказаны не только ее жизнь, но и многое о феминистском движении в Швеции. Как ни странно, это первая за сорок лет биография великой сказочницы, автора «Малыша и Карлсона», «Пеппи Длинныйчулок» и «Расмуса-бродяги». Йенсу Андерсену был предоставлен доступ к уникальным, неопубликованным материалам, и он написал превосходную книгу о женщине, которая от молодой бунтарки, носившей мужскую одежду и щеголявшей короткой прической, прошла путь до национального героя и любимицы всей Швеции.
Она первой в родном городке остригла длинные волосы, она была матерью-одиночкой в пуританской Швеции, женой человека, фамилию которого прославила на весь мир… Это история о вдове, художнике, благотворительнице, «мудрой старице» – духовной наставнице всей Скандинавии, человеке, в совершенстве владевшем искусством понимать. Той самой женщине, чью независимость и жизнелюбие унаследовала знаменитая Пеппи Длинныйчулок. В ее письмах, дневниках, фотографиях, воспоминаниях близких оживают ее сражения, поражения и победы, моменты вдохновения и минуты отчаяния.
Даже после выхода на пенсию Астрид Линдгрен часто слышала вопрос: какой должна быть хорошая детская книга? Ее стандартный ответ всегда был осторожным, оборонительным и кому-то может даже показаться уклончивым: «Она должна быть хорошей. Уверяю вас, я посвятила этому вопросу много размышлений, но другого ответа не придумала: она должна быть хорошей».
Семьдесят пять тысяч писем от читателей получила Астрид в течение жизни и вплоть до самой смерти в январе 2002 года. Эти письма свидетельствуют об огромном и непреходящем значении ее творчества. Письма писательница получала от обычных людей – они просили автограф, материальную помощь, моральную поддержку, и от государственных мужей и королевских особ.
С детства Астрид заучила два тезиса: «Откажись от малого, чтобы достичь большего» и «Лишь тот, кто умеет работать и любит работу, способен стать счастливым человеком». Суть жизненной философии Астрид Линдгрен – «этот день и есть жизнь» – слова шведского философа и поэта эпохи Просвещения Томаса Торильда, которые однажды случайно попались на глаза Астрид и стали ее девизом. «Я просто живу… настоящее кажется мне таким любопытным, таким содержательным, что у меня как будто не остается времени ужаснуться тому, как оно будет дальше. Мне кажется, нужно каждый день проживать как единственный» , – говорила она.
О том, что корни Пеппи – в ужасах Второй мировой войны, в отвращении Астрид Линдгрен к насилию, демагогии, тоталитарным идеологиям, свидетельствует автобиографическое произведение, состоящее из вырезок, вклеек и записей, которые Астрид делала два десятилетия. Вначале она называла его «военным дневником», но в 1945 году оно переросло в дневник послевоенный и дневник холодной войны, растянулось почти на три тысячи страниц, или девятнадцать тетрадей. В 1961 году была вклеена последняя газетная вырезка, поставлена последняя точка. В том же году умерла Ханна, мать Астрид, и родилась ее первая внучка. Женская линия рода Эриксон-Линдгрен продолжилась. Будущее не обещало ничего хорошего и по-прежнему нуждалось в сильных женщинах. Мировая история словно пошла по кругу, заметила пятидесятидвухлетняя Астрид Линдгрен 1 января 1960 года: «Равновесие между Востоком и Западом сохраняется. Недавно нас потрясла антисемитская акция неонацистов в Германии: была осквернена синагога в Кёльне и прочее».
В 1940 году ее взяли аналитиком в шведскую разведку, поскольку Астрид в тридцатые годы работала в Институте судебной экспертизы. Она выполняла секретную работу в отделе перлюстрации писем почтовой службы Стокгольма, то есть до капитуляции Германии в мае 1945 года прочла тысячи писем за рубеж и из-за рубежа и была прекрасно информирована о том, что война делает с людскими душами и человеческими отношениями.
В сентябре 1940 года она пишет: «15-го числа сего месяца начала свою секретную “службу” – настолько секретную, что даже не решаюсь о ней здесь писать. Прослужила неделю. И теперь мне совершенно ясно, что в Европе сейчас нет ни одной страны, столь далекой от войны, как наша, невзирая на значительный рост цен, карточки и увеличение безработицы. У нас здесь, по мнению иностранцев, более чем прекрасно».
«Моя грязная работа» – так называла Астрид Линдгрен секретную должность, описывая детально то, что ее волновало и тревожило. И таких страниц в жизни, дневнике и книге о сказочнице много.
Удивительно, что такую ожидаемую и подробную биографию писательницы написал не соотечественник, а датчанин. Впрочем, он и сам об этом говорит. Но, с другой стороны, это даже лучше – его взгляд не покрыт пеленой славы и привязанности к собственной стране. Он честен перед собой и читателем.
В книге собраны уникальные фотографии, иллюстрации, копии страниц дневников писательницы – все эти материалы делают книгу еще более познавательной и наглядной.
Эта книга совсем не о сказках, она о жизни человека, боровшегося за свои права, за права женщин и просто людей. Это история человека, сумевшего остаться нежным и чутким, несмотря на все те ужасы, которые пережил, и понимавшего, что жизнь обязательно должна стать другой. Ну а с кого начинать – конечно, с детей. Иначе мир просто не поменяешь.
Когда грустишь, особенно сильно хочется верить, что есть хоть кто-то абсолютно счастливый. Например, человек с хорошим чувством юмора. Ага, Робин Уильямс. Или детская писательница, в книгах которой добро всегда побеждает. Да-да, Астрид Линдгрен.
Но она сама считала себя скорее меланхоличной, чем жизнерадостной, однако «бываю весела на людях». Ещё пишет «По-настоящему радостной была только в детстве – может, потому предпочитаю писать книги, где можно воскресить это чудесное состояние». Вот тебе раз.
Непростая юность и разлука с сыном, алкоголизм мужа, есть от чего загрустить.
Вообще книга «Этот день и есть жизнь» Йенса Андерсена опрокидывала меня на обе лопатки многажды. Как вам, например, такой факт: Астрид Линдгрен служила в разведке во время войны. Вот тебе два.
Работая в отделе перлюстрации писем, читала сотни, даже тысячи солдатских посланий, то есть владела информацией, которую легко можно назвать объективной: тысячи людей из разных географических точек пишут родным самое главное. И тут Линдгрен пишет, что Сталин для неё пострашнее Гитлера, а СССР – тут я точно сейчас не процитирую, но общий смысл таков, что это не та страна, о сохранности которой стоит молиться. Вот тебе три.
Вообще интересный факт: свои записи – за всю жизнь – она делала стенографическим способом, то есть расшифровать и прочитать могут только специалисты. Сохранилось 660 блокнотов, заполненных её стенографическими записями. Вот тебе четыре.
Ей было 38, когда она дебютировала как писатель. Ей было 69, когда она дебютировала как политический журналист. Вот тебе пять.
Выступала за защиту прав животных. А закон об экологии, который она продвигала, после его принятия назвали Lex Lindgren. Такой вот шестой пункт.
Ну и, наконец, после того, как она стала известной писательницей, её пригласили работать редактором детского издательства. Параллельно она часто выступала на радио (ну и про мешки писем в её адрес вы знаете лучше меня). Недавно даже отдельным изданием вышла её переписка с одной из юных читательниц.
Астрид Линдгрен умела дружить и поддерживала отношения со многими близкими ей людьми на протяжении всей жизни. А начинающих писателей поддерживала. И даже если совершенно незнакомые люди просили у неё денег – давала требуемые суммы, даже очень большие.
А как шикарно «КоЛибри» сделало эту биографию: белейшая бумага, десятки иллюстраций и сканов (есть впервые опубликованные), идеальный переплёт, суперобложка с тиснением и т.д. и т.п.
В общем, биография Астрид Линдгрен – с одной стороны прекрасно изданная книга, с другой стороны порождает неслабый такой когнитивный диссонанс, как будто узнаёшь, что твоя бабушка – тоже человек и в юности была не промах. Немного пугающая, немного грустная и определённо годная книга, эта биография Астрид Линдгрен.
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
А-ля гарсон
От пятнадцати до двадцати пяти успеваешь прожить примерно четыре разные жизни», – заметила Астрид Линдгрен в немецкой телепрограмме 1960-х об этапах жизни женщины. Излучая естественное обаяние, благодаря которому в конце 1940-х превратилась в звезду шведского радио, она рассказала о том, как это захватывающе – всего за десять лет побывать четырьмя разными женщинами:
«Давайте начнем с первой: какой я была в пятнадцать лет? Я прекрасно понимала, что взрослая, и мне это не нравилось».
28 августа 1924 г. Анне-Марие исполняется 17 лет, и ее лучшие подруги Соня, Мэрта, Грета и Астрид (справа), нарядившись молодыми людьми, окружают прелестную Мадикен. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
И вот неуверенная, временами несчастная, одинокая пятнадцатилетняя девочка, которая находила утешение и смысл в мире книг, в шестнадцать-семнадцать лет превратилась в прогрессивную, современную девушку-экстраверта:
«За очень короткое время я изменилась до неузнаваемости, в один день превратившись в настоящую „jazz girl“: мое превращение совпало с джазовым прорывом золотых двадцатых. Я коротко постриглась – к ужасу моих родителей-крестьян, державшихся общепринятого».
В 1924 году Астрид Линдгрен (урожденную Эриксон), которой еще не было семнадцати, захватил молодежный бунт, добравшийся до Виммербю. В городке имелись кинотеатр, театр, миссионерский книжный магазин и коллектив народного танца «Смоланнингарне», но юной любительнице танцев хотелось двигаться под современную музыку. Летом танцевали на уличных танцплощадках, зимой – в гостинице «Стадсхотеллет»: по субботам там проходило «суаре с танцами». Как правило, в начале вечера давали небольшой концерт, где юноши и девушки чинно и благородно сидели на разных рядах, а с девяти вечера до часу ночи были танцы под новейшие шлягеры «в суперкрасочном окружении при магическом освещении», как рекламировали, заманивая посетителей, «Стадсхотеллет» на первой полосе газеты «Виммербю тиднинг» в 1924–1925 годах.
Юная Астрид из пасторской усадьбы Нэс, придав лицу «правильное» модное выражение, становится похожей на самоуверенную эмансипированную женщину в стиле Эдит Сёдергран. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
В то время лучшая подруга Астрид Анне-Марие Ингстрём, по прозвищу Мадикен (в замужестве Фрис), еще ходила в длинных женственных платьях, которые одновременно скрывали и подчеркивали начавшие округляться формы. У красавицы, выросшей на белой вилле директора банка Фриса в буржуазном квартале Прэстгордсалле, были длинные темные волосы, которые она с удовольствием демонстрировала на фотографиях, запечатлевших пышный расцвет традиционной чувственной женственности. Астрид же, напротив, начала носить «мужскую» одежду. В ее гардероб прокрались длинные брюки, пиджак и галстук; шляпа или кепка нахлобучивались на коротко стриженную голову, в которой, как позже в одном интервью призналась Астрид, ощущалась нехватка приземленных, здравых мыслей, царила неразбериха, а разрозненные цитаты из Ницше, Диккенса, Шопенгауэра, Достоевского и Эдит Сёдергран уживались с кинематографическим образом Греты Гарбо и современных femme fatale :
«В Виммербю было около трех с половиной тысяч жителей, я первая в городе коротко постриглась. Бывало, люди на улице подходили, просили меня снять шляпу, показать стриженую голову. Примерно в то же время французский писатель Виктор Маргерит издал свою „La Garçonne“ („Холостячку“), скандальный роман, получивший мировую известность. Думаю, девушки всего мира пытались походить на Ля Гарсон – я, по крайней мере, пыталась».
Роман Виктора Маргерита стал культовым для многих юных женщин, мечтавших о восстании против устаревшего гендерного стереотипа и викторианской благопристойности. В 1920-е в мире было продано более миллиона экземпляров «Холостячки». Моника Лербье, главная героиня романа, – бельмо в глазу буржуазии. Она коротко, под мальчика, остригла длинные волосы, надела пиджак и галстук, курит и пьет на людях (что позволено лишь мужчинам), самозабвенно танцует и рожает ребенка вне брака. Эта самоуверенная женщина, добившаяся всего самостоятельно, семье предпочитает свободу и хочет быть полноправной хозяйкой своей жизни.
Образ «холостячки» мгновенно стал глобальным феноменом моды, шокируя мужчин своей андрогинностью. Внезапно крупные города всего мира наводнили коротко стриженные женщины, одетые в мужской костюм или бесформенное платье и шляпу-колокол. Этот двуполый гардероб посылал недвусмысленный сигнал окружающим. Современная молодая женщина не желала походить на своих мать и бабушку. Она отказывалась от корсета и длинных тяжелых платьев в пользу более функциональной одежды, не стесняющей свободу движения. В сочетании с прической а-ля гарсон эта одежда приближала женщин к представителям противоположного пола, с которыми они, как никогда раньше, пытались соревноваться.
Любопытная, начитанная, культурная молодая женщина, Астрид Эриксон смотрела на большой мир через призму газет, журналов, книг, кино и музыки и знала о суматохе, поднявшейся вокруг новой женской моды за пределами Смоланда. Некоторые авторы-мужчины в скандинавских газетах и журналах почитали своим долгом отговаривать женщин от короткой стрижки. «Фокстрот», как еще называли стрижку а-ля гарсон, награждали едва ли не расистскими эпитетами: «стрижка под апача», «готтентотские волосы», и за этими пугающими определениями скрывался страх перед новой гендерной ролью женщины. Возможно, в будущем мужчина утратит свою значимость? Не совсем так. Большинство юных женщин, вдохновленных «Холостячкой», мечтали о безопасности и семье, муже и детях. Новым во всем этом было желание работать, быть товарищем мужчине и, главное, хозяйкой своему телу, своей сексуальности.
Насколько Астрид Эриксон с ее мальчиковой внешностью и стоявшими за новой модой взглядами на жизнь подходила эта роль, видно по фотографиям с семнадцатилетия Анне-Марие в августе 1924-го. На фотографиях четыре «молодых человека» – Соня, Мэрта, Грета и Астрид – окружают женственную именинницу. Конечно, это была шутка. Четыре подруги составили две композиции, на которых предстали соперниками, стоящими вокруг красавицы на коленях. По сравнению с тремя другими «поклонниками», в Астрид Эриксон чувствуется какая-то независимость и самодостаточность. Она не играет роль, она остается собой. «Пацанкой». Той Астрид, которой безразлично, с кем играть, с мальчиками или девочками, и которая, страдая от неуверенности, все же хотела быть только девочкой. Вот что она рассказала газете «Гётеборгспостен» 22 мая 1983 года: «Может, оттого, что дома, в Нэсе, мы не придавали этому значения, и мальчики, и девочки играли друг с другом одинаково бурно».
Самуэль Август и Ханна Эриксон с детьми. Слева направо: Ингегерд (на коленях у отца, р. 1916), Астрид (р. 1907), Стина (р. 1911) и Гуннар (держит мать за руку, р. 1906). (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
То же «мальчиковое» обаяние бросается в глаза и на других фотографиях Астрид Линдгрен 1920-х – начала 1930-х годов. На них стройная женщина лет двадцати – двадцати пяти в длинных брюках, к которым теперь добавились жилет и бабочка. Эта женщина демонстративно курит, поза ее вызывающа, а улыбка на некоторых фотографиях высокомерна и лукава. Эта молодая женщина в мужском костюме неприкосновенна и самостоятельна – иллюстрация к сильным, полным самоосознания стихам ее любимой поэтессы Эдит Сёдергран «Современная девственница», о девственнице нового времени:
Я не женщина. Я – средний род.
Я – ребенок, паж и быстрое решение,
Я – смеющаяся полоска багряного солнца…
Я – сеть для прожорливой рыбы,
Я – чаша всеобщей женской чести,
Я – шаг к случайности и разврату,
Я – прыжок к свободе и самости…
Из того же теста сделаны юные, по-мужски активные девушки из книг Астрид Линдгрен «Бритт-Мари изливает душу» (1944), «Черстин и я» (1945) и в особенности из серии о свободолюбивой Кати. В первой книге трилогии двадцатилетняя сирота-рассказчица едет в Америку. Там, в «благословенной» стране, она невольно сравнивает себя и свой пол с Колумбом и поколениями мужчин-завоевателей, и ее охватывает гнев. Потребность быть в оппозиции и, если нужно, громко протестовать неотделима от женской природы Кати:
Что скажет мама?
То, что бунт Астрид Эриксон в 1924 году привлек такое внимание в Виммербю, отчасти объяснялось статусом ее родителей, отнюдь не рядовых крестьян. Арендатор приходских земель и церковный староста Самуэль Август Эриксон (1887–1969) был уважаемым фермером, прекрасно разбирался в животноводстве и земледелии. Он знал толк в людях и много лет занимал разные общественные посты, как и его прилежная умница-жена Ханна Эриксон (1879–1961). Она блестяще управлялась с большим хозяйством в Нэсе, где, кроме них с мужем, жили четверо детей и прислуга, помогавшая в поле и на хуторе. Кроме того, Ханна состояла в городском попечительском обществе, заботившемся о бедных, детях и болящих. Ее птичий двор был знаменит и в городе, и во всей округе: куры Ханны регулярно занимали первые места на рынках и выставках домашних животных. Глубоко набожная Ханна строго следила за нравственностью в собственном доме: все четверо детей посещали воскресную школу и – непременно – церковь.
Постригшись под героиню Виктора Маргерита, Астрид позвонила на хутор Нэс, надеясь поговорить с Самуэлем Августом, который наверняка отнесся бы к поступку дочери снисходительнее, чем мать, хотя вряд ли с бо́льшим пониманием. Отец выслушал и мрачно заметил, что Астрид стоит подождать с возвращением домой. Но та стояла на своем: в демонстрации и был смысл бунта. По той же причине спустя какое-то время она стала распространять свои бунтарские настроения в семье: на семейном празднике согласилась постричь юную родственницу. Об этом происшествии пожилая Линдгрен рассказывает в интервью «Голос Астрид» – а еще о том, как бабушка Ловиса дала обеим девушкам понять, что вообще-то ей нравится короткая стрижка Астрид.
Но прием, оказанный ей в родном доме, Астрид Линдгрен запомнила навсегда. Она вошла в кухню, села на стул. Наступила мертвая тишина. «Никто не произнес ни звука, они молча ходили вокруг меня». Как отреагировала тогда Ханна, что она сказала, неизвестно, но, без сомнения, позже, наедине с Астрид, мать выразила свое мнение недвусмысленно. Бунтарские сцены и безудержные самоманифестации были в семье Эриксон редки, и если вдруг кто-то из четырех детей забывался, их ругала или наказывала именно мать. Умение поддерживать дисциплину не относилось к числу педагогических талантов Самуэля Августа. Вот что рассказывала Астрид Линдгрен:
«Помню, как однажды восстала против матери. Я была совсем крохой, лет трех-четырех, и вот в один прекрасный день сочла, что мама глупая, и решила уйти из дома – в уборную. Вряд ли я там долго просидела, но, вернувшись в дом, обнаружила, что брату и сестрам раздали леденцы. Мне это показалось такой несправедливостью, что в ярости я пнула маму. Меня отвели в столовую и хорошенько наподдали».
Виммербю, август 1909 г. Самуэль Август, Ханна и двое старших детей, Астрид и Гуннар, в гостях у родственников. Как и на многих других более поздних фотографиях, Астрид Линдгрен обнимает отец. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
Таким было детство Астрид, Гуннара, Стины и Ингегерд в Нэсе. Никто из них не сомневался в материнской любви, но если Самуэль Август не скупился на объятия, то Ханна была очень сдержанной. Так что именно перед Ханной приходилось держать ответ юным Эриксонам, когда длинными летними вечерами, танцуя в парке под гармонику среди флуоресцирующих берез или мечтая на лавочке у водонапорной башни, они забывали о времени. Со всех ног бежали они домой по Прэстгордсалле и, осторожно отворяя дверь, больше всего беспокоились о том, что скажет мама.
«Нас воспитывала она – не помню, чтобы Самуэль Август когда-нибудь вмешивался» – так в 1970-е годы писала Астрид Линдгрен в чудесном, полном нежности эссе о родителях «Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта». В эссе рассказывается и о богатой душевной жизни матери, о том, что Ханна, как и Самуэль Август, владела даром слова и этот дар передался всем их детям. В интервью «Афтонбладет» 4 июня 1967 года Астрид Линдгрен призналась:
«Когда было время, мама сочиняла стихи. Она записывала их в поэтическую тетрадь. Из них двоих мама была самой умной, и она была сильнее отца. Отец очень, очень любил детей».
И Самуэль Август, и Ханна предъявляли требования, не подлежавшие обсуждению: дети должны помогать по хозяйству, на дворе и в поле. Круглый год, часто перед уходом в школу в Виммербю и даже в самый день конфирмации, дети прекрасно успевали собрать свеклу, помыться и переодеться. Параллель с этим неустанным сотрудничеством детей и взрослых и с основной педагогической мыслью о том, что труд облагораживает, мы находим в книге «Черстин и я» о близнецах Черстин и Барбру. Читатель знакомится с родителями девочек, чьи отношения во многом напоминают взаимную привязанность и солидарность, царившие в отношениях Ханны и Самуэля Августа. Прилежная, всюду поспевающая умница-мать из книги, вышедшей осенью 1945 года одновременно с первой книгой о Пеппи Длинныйчулок, – этакий семейный полководец, обладающий деловой хваткой и зорким глазом. Отец, напротив, непрактичный мечтатель, чья сила – в обожании жены и детей. Сам он так говорит о своем отношении к дочкам-близняшкам: «Я из тех несчастных родителей, что бьют своих детей исключительно для самозащиты».
В начале книги этот мягкий человек в окружении трех сильных женщин как раз вышел в отставку в чине майора и уговорил жену и детей покончить с жизнью в большом городе и обосноваться в родовой усадьбе Лильхамра. Усадьба много лет простояла без хозяина и теперь нуждается в заботливых руках… мягко говоря. Затея оборачивается каторжным трудом для всех членов семьи; снова и снова мать вынуждена напоминать своим «пацанкам», что труд не только объединяет людей, но и закаляет характер. Квинтэссенция этой практичной философии – два тезиса, заученные Астрид еще в детстве, в Нэсе, в 1910–1920-е годы: «Откажись от малого, чтобы достичь большего» и «Лишь тот, кто умеет работать и любить работу, способен стать счастливым».
Представление о необходимости терпеть лишения и работать до изнеможения Астрид Эриксон пронесла через всю взрослую жизнь. Ее дочь Карин Нюман рассказывает, что в 1930-е и во время войны мать ухитрялась извлечь максимум из скромных доходов семьи, в частности, потому, что работала «за двоих». В том же темпе Линдгрен продолжала трудиться многие годы после войны, да и большую часть жизни, на свой особый лад, без надрыва:
«Мама умела работать неутомимо, без напряжения и лишней суеты, и легко переключалась: отвечала на письма, работала и занималась домашними делами – стелила постель, убирала со стола после завтрака, мыла посуду после ужина. Все это автоматически, как чистка зубов, все быстро и эффективно».
Урок немецкого в реальной школе в Виммербю около 1920 г. На доске за спиной адъюнкта Тенгстрёма – надпись «Zungeübungen»[Упражнения на отработку произношения (нем.) ].
Справа с краю стоит и машет рукой девочка. Это не Пеппи Длинныйчулок, а Астрид Эриксон, одна из самых способных и старательных учениц класса, в том числе и на уроках немецкого. (Фотография: Архив коммуны Виммербю)
Для Астрид Линдгрен умение отказывать себе и много трудиться было настолько очевидной добродетелью, что своим детям она никогда не пыталась преподнести это в форме нравоучения. Зато, вспоминает Карин Нюман, рассказывала, что черпает силы в одном увещевании, которое слышала от Ханны всякий раз, когда ребята уставали от полевых работ и рвались в школу:
«„Главное – не останавливайтесь, продолжайте, старайтесь“, – говорила Ханна, когда ее дети занимались нудной работой вроде прореживания свеклы или вязания снопов после косьбы. И взрослой, сталкиваясь с трудной задачей, Астрид бессознательно повторяла те движения, что делала ребенком, перевязывая сноп, – как будто настраивалась, брала разбег перед препятствием».
Девочка с ручкой
В мае 1923 года школьная жизнь для пятнадцатилетней Астрид Эриксон закончилась, о чем она, впрочем, не сожалела. И хотя девочка хорошо успевала в школе, а заключительное экзаменационное сочинение по шведскому языку писала на высоконравственную тему «Значение монастырей в Средневековье», она часто ощущала себя так же «по-мальчишески», как одна из сестер в книге «Черстин и я»:
«По всему телу пробегали мурашки, хотелось закричать, бешено замахать руками. Я лучше себя чувствовала, когда двигалась и была занята».
Хулиганкой она не была, но ощущала в теле какое-то беспокойство. Это видно на старой фотографии ее класса: все дети сидят чинно-благородно, уставившись на фотографа, – все, кроме Астрид Эриксон, которая стоит и машет рукой. Маленькая, стройная, гибкая, еще не стриженная, с косичками. Так ее вспоминала Грета Фальстедт, девочка постарше из родного города писательницы, в газете «Виммербю тиднинг» в связи с юбилеем Астрид Линдгрен в 1997 году: «Она уже тогда была живчиком. От нее словно искры летели». Все оценки Астрид за письменные выпускные экзамены по окончании реальной школы в 1923 году были хорошими. Из всех сочинений – по шведскому, немецкому и английскому языкам – лучшим было шведское. Рассказывая о трудолюбивых монахинях прошлого, пятнадцатилетняя школьница обнаруживала богатое воображение и чувство юмора:
«Много времени монахини тратили и на рукоделие. Они искусно вышивали престольные покровы, вязали кружева, шили одежду и еще много чего умели. Такие эти монахини были искусницы, что, если б им разрешили выходить замуж (чего не случилось), приданое поразило бы всех своей роскошью».
Мы не знаем, какие споры об обеспечении и будущем старшей дочери велись в родительской спальне в 1923–1924 годах, о чем тихо переговаривались Ханна и Самуэль Август, лежа в кроватях, прежде чем помолиться и задуть свечу. В автобиографических описаниях райской жизни в Нэсе Линдгрен очень мало говорит о том, что думали и делали ее родители, когда дети, с их точки зрения, поступали неправильно.
Так, мы не знаем, одобрила ли Ханна решение своей пятнадцати-шестнадцатилетней дочери поступить, когда представилась возможность, журналистом-практикантом в «Виммербю тиднинг». А что об этом думал Самуэль Август? Может, он заранее обо всем договорился с главным редактором газеты? Ханна наверняка беспокоилась и сопротивлялась. Женщина-журналист в то время была в диковинку, пресса оставалась миром мужчин, ее не коснулся демократический прорыв в области защиты прав женщин в Швеции около 1920 года. И все же нельзя исключить, что Ханна хотя бы в глубине души поддержала желание дочери развивать писательский дар и обрести себя в мире слов. Желание, которое когда-то лелеяла сама Ханна. В воспоминаниях о Самуэле Августе из Севедсторпа и Ханне из Хульта Астрид Линдгрен рассказывает, что в молодости еще незамужняя мать мечтала развить и реализовать свои способности к чтению и письму:
«Она была одаренной девочкой, судя по сплошным „отлично“ в школьном аттестате, по всем предметам без исключения. Когда-то она лелеяла надежду стать учительницей, но ее мать была против. Чувствовала ли она, что, выходя замуж, от чего-то бесповоротно отказывается?»
Возможно, Ханна и беспокоилась, и гордилась работой умницы-дочки в ведущей газете города. Как уже говорилось, женщина, особенно молодая, крайне редко получала возможность писать для газеты и как-то влиять на поток новостей. Со времени так называемого «Движения современного прорыва» 1870-х в Скандинавии появлялись женщины-журналисты, но их было немного, и в Швеции 1920-х мало что менялось, хотя роман Элин Вагнер «Ручка» (1910) привлек интерес к этой новой для женщин сфере умственного труда. Находчивая и воинственная Барбру, главная героиня романа, была не просто современной женщиной, которая самостоятельно себя обеспечивала, – она была новым типом энергичной женщины, формирующей общественное мнение. Этот новый тип женщины назвали «ручкой», благодаря ей на повестку дня была вынесена дискуссия об избирательном праве для женщин и цели жизни женщины вне дома. В «Ручке» и другом своем, дебютном, романе – «Мужчины и другие несчастья» (1908) – Элин Вагнер предсказала исход молодых женщин, подобных Астрид Эриксон, из деревни в город. Вагнер писала:
«Но подождите, пока самостоятельные женщины в полную силу примутся создавать свои дома по всему Стокгольму. Тогда возникнет множество малых центров силы, и мир удивится тому, на что мы способны».
В Швеции 1920-х журналистам не обязательно было получать высшее образование. Обучение проходило в самих редакциях: принято было считать, что человек или родился для этой работы, или нет. Как в случае с Астрид Эриксон, на работу «волонтером» (так в то время называли журналиста-практиканта) принимали, если у претендента был талант (и хорошие связи). Обучение, таким образом, было индивидуально, в разных газетах проходило по-разному, а значит, испытательный срок мог колебаться от двух месяцев до двух лет.
Четыре товарища по играм из Нэса, вооруженные лопаткой, совком и тележкой. Слева направо: Гуннар, Астрид, дочь скотника Эдит, которая читала вслух Гуннару и Астрид незабываемые сказки, и внучка пастора из соседнего дома. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
Тем, что Астрид Эриксон в столь юном возрасте устроилась на работу в «Виммербю тиднинг», она была обязана главному редактору и владельцу газеты Райнхольду Блумбергу (1877–1947). За несколько лет до этого он имел случай убедиться в выдающихся литературных способностях девочки. Астрид училась в школе с детьми Блумберга, и однажды, в августе или сентябре 1921 года, в кабинет главного редактора на Сторгатан пришел адъюнкт Тенгстрём, преподававший в школе шведский, немецкий и английский. Учитель хотел продемонстрировать Блумбергу необыкновенное сочинение, написанное тринадцатилетней Астрид Эриксон. Разве не стоит напечатать это в газете? Сочинение начиналось так:
«Дивное августовское утро. Солнце только встало, и астры на клумбе посреди двора приподняли отяжелевшие от росы головки. Как тихо повсюду на хуторе. И ни души. Нет, постойте: вот, увлеченно переговариваясь, идут две девчушки».
Главный редактор Блумберг не был журналистом или писателем, но прекрасно видел разницу между плохим и хорошим рассказчиком. Очень важная способность в те времена, когда газетная индустрия менялась и вместо тенденциозных старомодных газет появлялись современные информационные издания, адресованные всей семье. Продажи теперь зависели не только от рекламных объявлений, некрологов, дебатов и морализаторства. Читатели будущего хотели информации и развлечений. И предприниматель Блумберг это понял.
«На нашем хуторе» – так называлось сочинение Астрид Эриксон – напечатали в «Виммербю тиднинг» 7 сентября 1921 года. Текст, который читателю рекомендовали как «…пробу пера юного дарования, обладающего необыкновенным чувством стиля», сочетал, по большому счету, все, что можно требовать от современной развлекательной журналистики: обозначение места действия в первом предложении, изображение людей, которых легко представить и запомнить, бездну энергии и чувство языка. К тому же автор говорил о чем-то знакомом. О том, с чем взрослые читатели обоих полов и всех возрастов могли себя идентифицировать, о чем они тосковали. О том, что позже станет одной из центральных тем в творчестве Астрид Линдгрен: о беззаботных детских играх.
В 1920 году почти все игры деревенских детей проходили на свежем воздухе, и в них присутствовала тесная связь между человеком, животными и природой. Собственное детство Астрид Эриксон – когда младшие Эриксоны не участвовали в полевых работах – было заполнено играми, Астрид часто повторяла, что они играли до потери пульса. Вот что она писала в небольшом очерке-воспоминании из книги «Три сестры и брат рассказывают свою историю»:
«Игры, как много они для нас значили! Каким было бы мое детство без игр! Да и вообще, что за детство без игр?»
В школьном сочинении, напечатанном «Виммербю тиднинг» в 1921 году, рассказывалось о жизни, полной активных игр, и эта жизнь для тринадцатилетнего автора заканчивалась. Перед читателем представали две девочки в разгар подготовки пышных похорон дохлой крысы. Очень серьезно и уважительно длиннохвостого зверька заворачивали в красивый белый носовой платок и аккуратно укладывали в могилку. И вот настал момент, когда зверьку предстояло отправиться на Небеса:
«Малыши стояли серьезные и молчаливые. Майя ради приличия даже выдавила слезинку. И солнце улыбнулось, и астры, шепчась, сблизили головки. А может, это подул ветер».
После похорон крысы не устраивали поминок, не пили кофе в жилом доме – нет, кучка ребятишек в сумерках затеяла новую игру. Правда, на этот раз договориться никак не удавалось. Потихонечку всеми овладела усталость и вялость, и в итоге дети разошлись. Однако в конце автор ставит не точку, а восклицательный знак, потому что завтра будет новый день, а значит – новые игры: «Спокойной ночи, хулиганы!»
Физика для журналистов
Редактор Блумберг не забыл ни сочинения, ни автора. Может быть, ему показывали и другие пробы пера юной Астрид Эриксон. Так время от времени поступали его старшие дети, когда учитель Тенгстрём зачитывал в классе ее работы. Доныне неизвестные и неопубликованные школьные тетради говорят о масштабе ее таланта. Пять разных сочинений 1921 года по шведскому языку, помимо «На нашем хуторе» и выпускного сочинения 1923 года о жизни монастырей, написаны молодым, но уже искусным рассказчиком, который прекрасно владеет всей палитрой языковых средств, жанров и стилей, находящейся в его распоряжении, и стремится избегать однообразия.
В начале мая 1923 г. пятнадцатилетняя Астрид Эриксон написала выпускное сочинение в реальной школе о деятельности монастырей, в котором хвалила монахов и монахинь прошлого за способность «доносить до детей, часто совершенно сбитых с толку, содержание Священного Писания». (Фотография: Региональный архив Вадстены)
«Мы, остальные, писали так обыкновенно, – замечает 90-летняя Грета Рундквист в «Виммербю тиднинг» 11 ноября 1997 года. – Уже в школе сочинения Астрид были необычными, их часто зачитывали учителя, видевшие талант». Рассказ об одинокой прогулке из Виммербю до Крёна, о рождественском вечере в Нэсе, байки о местном путешественнике в Америку или отчет о любопытном опыте на уроке физики – любой ее текст был живым и интересным. Потрясающий пример – сочинение «Электрический эксперимент», написанное в декабре 1921 года. Четырнадцатилетнюю Астрид попросили написать доклад по физике, и она решила взяться за дело как настоящий журналист. «Газетный» репортаж, сдобренный прямой речью, может вызвать интерес даже у самого далекого от физики читателя:
«– Итак, мы проведем опыт, – сказала фрёкен Х. и принесла шесть колбочек с металлическими стержнями. – Что это, как вы думаете? – спросила она.
Наступила глубокая тишина.
– Это электроскоп. И сейчас я вам расскажу, из чего он состоит. Это стеклянная колба с эбонитовой пробкой. Через пробку в колбу идет металлический стержень. На верхушке стержня находится матовый шарик из станиоля, а на конце его – две золотые пластинки. Сегодня мы будем работать с электроскопом, – закончила Х. свое вступление.
Затем мы разделились на группы, каждая группа получила электроскоп и эбонитовую палочку.
– А зачем нам эбонитовые стержни? – закричали мы.
– Чтобы зарядить электроскоп, – ответила фрёкен.
– А как с ней обращаться?
– Сейчас расскажу, если мне позволено будет слово вставить, – вы столько болтаете, что это едва возможно. Итак, вы уже знаете, что предмет можно наэлектризовать, если его потереть. Сейчас вы потрете свои эбонитовые стержни шерстяной тряпочкой. Затем подведете к станиолевому шарику на электроскопе, прижмете палец к шарику, уберете палец, а затем уберете эбонитовый стержень. Видите, золотые пластиночки, которые до этого были рядом, разошлись. Как же так получилось?
– Я знаю! – закричала одна девочка. – Есть два типа электрического заряда, положительный и отрицательный. Золотые пластинки зарядили одним и тем же типом заряда, а потому они отталкиваются. Одноименно заряженные частицы отталкиваются, а разноименные – притягиваются друг к другу.
– Совершенно верно, – сказала фрёкен Х.».
Более года спустя, летом 1923-го, сдав экзамен в реальной школе, Астрид Эриксон поступила практиканткой в «Виммербю тиднинг». Месячная зарплата в шестьдесят крон была тогда обычной в Швеции платой стажерам – за эти деньги они не только писали некрологи, небольшие заметки и рецензии, но и сидели на телефоне, вели журналы, вычитывали корректуру и бегали в город по поручениям.
Первым, с кем Астрид начала всерьез переписываться, был ее старший брат Гуннар. В 1922–1926 гг. он обучался сельскому хозяйству в Сконе. В те годы брат и сестра часто друг другу писали, у них был собственный иронично-высокопарный жаргон, часто Астрид сопровождала свои письма иллюстрациями.
На этом рисунке – один особенно красивый партнер Астрид по танцам летом 1925 года. Комментарий к рисунку следующий: «Я удостоилась чести танцевать с исключительным красавцем – финансовым атташе, он танцевал божественно!» (Фотография: Йенс Андерсен)
«Виммербю тиднинг» выходила два раза в неделю – восемь полос в формате таблоида, сдобренных рекламой и официальными сообщениями. Газета публиковала разрозненные новости – отечественные и зарубежные – на самые разные темы, от международной политики и природных катастроф до историй об очередной незамужней шведке, предположительно задушившей или утопившей своего новорожденного ребенка. В развлекательных разделах печатали статьи о спорте, моде и домашнем хозяйстве, кроссворды и популярную рубрику «Там и сям», содержавшую короткие и захватывающие истории о преступлениях, несчастных случаях и странных событиях, происшедших на шведской земле. Эти любопытные истории из реальной жизни наверняка привлекали одаренную богатым воображением усердную практикантку, когда той представлялся случай испытать свои силы. В рубрике «Там и сям» можно было прочитать сообщение о пожилом мужчине из Хультсфреда, который весной 1925 года должен был произнести речь над свежевырытой могилой своего друга, но внезапно сам упал замертво, или не менее сенсационную историю о похоронах в Мульсерюде, где женщина, не разговаривавшая двадцать два года, вдруг обрела дар речи на отпевании своей матери.
Знакомство с мужчиной в «полном расцвете сил» произошло у нас еще в детстве. Как, впрочем, и с другими персонажами известной сказочницы Астрид Линдгрен. Теперь пришло время познакомиться с самой писательницей. Вы будете удивлены, узнав, какой замечательной женщиной она была. Предлагаем читать книгу «Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь» от Йенс Андерсен.
Читая о Пеппи Длинном чулке или Карлсоне вы, наверное, представляли себе маленькую седую бабульку, сочиняющую сказки для своих внуков. На самом деле образ сказочницы был совсем другим – бунтарка и феминистка с короткой прической, в стильных брюках и пиджаке. Живя в пуританской стране, она не побоялась родить ребенка без мужа. Писательская деятельность, благотворительность, защита прав женщин и детей, развитие собственных бизнес-проектов – эта независимая и жизнелюбивая женщина не имела времени для скуки.
Автор Йенс Андерсен, написавший первую биографию «Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь» - датчанин. Он проделал большую работу — поднимал архивы, читал письма и интервью, общался с родственниками и друзьями. В итоге восстановил полную картину жизни и творчества писательницы. Именно благодаря ее письмам, фотографиям, воспоминаниям близких книга получилась насыщенной и интересной. В ней – поражения и победы, вдохновение и отчаяние, личная драма. Сразу видно, что автор по-настоящему увлечен творчеством этой великой сказочницы. Поэтому очень щепетильно отнесся к сбору и подаче информации. В итоге ему удалось подать биографию, как настоящую художественную книгу.
Йенс Андерсен особое внимание уделил личной жизни писательницы. Читать о трагичной истории молоденькой девушки, забеременевшей от влиятельного человека, грустно. Особенно, когда юная Астрид вынуждена отдать новорожденного сына в приемную семью, так как сама была не в состоянии его содержать. Возможно, именно эта боль и тоска за сыном помогли женщине так чутко ощущать внутренний мир детей и писать для них такие прекрасные сказки.
Книга «Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь» понравится многим читателям. Особенно ее польза будет очевидна для женщин, которые ощущают себя слабыми – перед мужчинами и жизненными обстоятельствами. Почитайте о действительно сильной женщине. Она научит вас, как не пасовать перед трудностями. Любить и сочувствовать. Понимать ваших детей и быть им самыми лучшими помощниками и друзьями. Стать особенным взрослым для них.
А сына она все-таки вернула. Потому что не сдалась. Именно про такие моменты говорят: «Этот день и есть жизнь».
На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Йенс Андерсен «Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь» бесплатно в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.
Издательство «КоЛибри», 2016
Весной 1941 года немецкая военная машина развернулась в сторону Советского Союза, и тогда же на свет появилась одна из самых поразительных детских фигур в мировой литературе. Случилось это в стране, находившейся в стороне от войны, но окруженной либо оккупированными Германией, либо воюющими против России государствами. В такое вот непростое время Пеппи Длинныйчулок и обрела свое странное имя в череде устных рассказов матери, до того напряженно следившей за политической ситуацией в мире, что можно было подумать, будто она собралась на фронт.
О том, что корни Пеппи — в ужасах Второй мировой войны, в отвращении Астрид Линдгрен к насилию, демагогии, тоталитарным идеологиям, свидетельствует автобиографическое произведение, состоящее из вырезок, вклеек и записей, которые Астрид делала два десятилетия. Вначале она называла его «военным дневником», но в 1945 году оно переросло в дневник послевоенный и дневник холодной войны, растянулось почти на три тысячи страниц, или девятнадцать тетрадей. В 1961 году была вклеена последняя газетная вырезка, поставлена последняя точка. В том же году умерла Ханна, мать Астрид, и родилась ее первая внучка. Женская линия рода Эриксон-Линдгрен продолжилась. Будущее не обещало ничего хорошего и по-прежнему нуждалось в сильных женщинах. Мировая история словно пошла по кругу, заметила пятидесятидвухлетняя Астрид Линдгрен 1 января 1960 года:
«Равновесие между Востоком и Западом сохраняется. Недавно нас потрясла антисемитская акция неонацистов в Германии: была осквернена синагога в Кёльне и прочее».
Военный дневник. Астрид Линдгрен, больше похожий на коллаж из пожелтевших газетных вырезок с рукописными заметками о последних новостях большой политики и семейных событиях 1940-х и 1950-х годов, — уникальный автобиографический документ. С самого начала дневник был попыткой запечатлеть войну и те длинные тени, что она отбросила на жизнь обычной семьи. Вот что говорила Астрид Маргарете Стрёмстедт: «Я начала писать эти дневники, чтобы упорядочить воспоминания и нарисовать общую картину происходящего в мире и как она на нас влияла». Она приступила 1 сентября 1939 года, накануне Дня ребенка в Стокгольме: «Ах, сегодня началась война. Никому не верится. Вчера днем мы с Эльсой Гулландер сидели в Васа-парке, дети бегали, играли, а мы весело ругали Гитлера и соглашались друг с другом, что войны все же не будет, — и вот сегодня! Рано утром немцы бомбили несколько польских городов и вторглись в Польшу с разных сторон. Я, сколько могла, не делала запасы, но сегодня купила какао, чая, мыла и кое-чего еще. Все вокруг погрузилось в ужасную тоску. По радио целый день передают новости. Многих военнообязанных призвали. Объявлен запрет на пользование частными автомобилями. Господи, помоги нашей бедной, обезумевшей планете!»
Для Астрид Линдгрен, как и для миллионов других людей, Вторая мировая война стала поворотным моментом, изменившим ее взгляд на мир, жизнь и человека. Это она сама уже в старости утверждала в одном интервью, где также признавалась, что возмущение и злость на Гитлера, Сталина, Муссолини, нацизм, коммунизм и фашизм были ее «первым проявлением интереса к политике».
В «военном дневнике» очень заметно желание Астрид разобраться в причинах войны, влиянии войны на людей и делать что-то, протестовать, кричать. В то же время описания семейных торжеств, дней рождения и отпусков полны гармонии и покоя. Почти сюрреалистический пример раздвоения реальности, в которой жили многие шведы, — запись, сделанная летом 1941 года, когда семья Линдгрен отдыхала в фурусундских шхерах (Фурусунд — остров и приморский поселок на Балтийском море). Стуре ходил на веслах в семейном ялике, Астрид купалась, искала первые ягоды и лисички. В это время у них гостила Гунвор, двоюродная сестра Карин. Все дышало идиллией, а по вечерам — под далекий грохот финско-русских схваток в Аландском море — Астрид читала привезенные с собой исторические книги, желая понять, что происходит с миром. 28 июня она записала в дневнике:
«А здесь нужно вклеить речь Гитлера в связи с началом войны, но это позже. Сижу на кровати после беспокойной ночи, проведенной в борьбе с комарами под отдаленный гром орудий, смотрю на море, скрытое легкой дождевой дымкой… Национал-социализм и большевизм напоминают двух огромных ящеров, сражающихся друг с другом. Отвратительно принимать сторону одного из ящеров, но сейчас невозможно не желать, чтобы Советский Союз как следует получил за все, что заграбастал во время этой войны, и за все, что сделал с Финляндией. Англия и Америка вынуждены держать сторону большевиков, и это, верно, еще труднее, и «the man in the street» трудно это понять. Королева Нидерландов Вильгельмина сказала по радио, что готова поддержать Россию, однако по‑прежнемупротив принципов большевизма. Самые многочисленные за всю мировую историю войска стоят друг против друга на Восточном фронте. Жутко и думать. Не Армагеддон ли нас ждет? Читаю тут, на Фурусунде, всемирную историю — чтение это наводит жуткое уныние: война, война, война и страдания человечества. И их ничто и никогда не учит, они лишь продолжают заливать землю кровью, по том и слезами».
Война так сильно действовала на Астрид Линдгрен, потому что она гораздо лучше большинства шведов представляла себе военные ужасы. В 1940 году ее взяли аналитиком в шведскую разведку — спасибо криминологу Харри Сёдерману: Астрид в тридцатые годы работала у него в Институте судебной экспертизы, а после начала войны Сёдерман участвовал в создании национальной системы перлюстрации в Швеции.
Астрид выполняла секретную работу в отделе перлюстрации писем почтовой службы Стокгольма, то есть до капитуляции Германии в мае 1945 года прочла тысячи писем за рубеж и из-за рубежа и была прекрасно информирована о том, что война делает с людскими душами и человеческими отношениями.
Через неделю после вступления Астрид в должность, в сентябре 1940 года, в «военном дневнике» появилась запись: «15-го числа сего месяца начала свою секретную «службу» — настолько секретную, что даже не решаюсь о ней здесь писать. Прослужила неделю. И теперь мне совершенно ясно, что в Европе сейчас нет ни одной страны, столь далекой от войны, как наша, невзирая на значительный рост цен, карточки и увеличение безработицы. У нас здесь, по мнению иностранцев, более чем прекрасно».
«Моя грязная работа» — так называла Астрид Линдгрен секретную должность, на которую брали только тренированных читателей и в высшей степени благонадежных граждан. Вся эта невидимая армия читателей — безработных выпускников вузов, учителей, делопроизводителей, студентов и служащих нейтральной шведской армии — при вступлении в должность давала подписку, что не раскроет никому информацию о том, какая «почтовая» работа занимает их денно и нощно. Астрид Линдгрен сдержала обещание — почти. Всего несколько слов просочилось в ее письма семье, но в «военном дневнике» она могла облегчить душу, рассказывая о многочисленных невыносимых тайнах. Время от времени ей удавалось снять копию с какого-нибудь особенно захватывающего письма и вклеить в дневник, а иногда она просто записывала то, что запомнилось, как, например, 27 марта 1941 года:
«Сегодня мне досталось безумно печальное письмо одного еврея, документ эпохи. Он недавно приехал в Швецию и в письме своему собрату в Финляндии рассказывает о депортации евреев из Вены. В день человек по тысяче насильно переправляли в Польшу в наижутчайших условиях. По почте тебе приходит своего рода рекомендация, после чего ты должен отправиться в путь с чрезвычайно скромной суммой денег и небольшим багажом. Условия непосредственно перед поездкой, во время поездки и по прибытии в Польшу были такими, что пишущий не пожелал их касаться. Среди несчастных был его собственный брат. Гитлер явно намеревается превратить Польшу в одно большое гетто, где бедные евреи умрут от голода и грязи. У них, например, нет возможности помыться. Бедные люди! Что же Бог Израилев не вмешается? Как может Гитлер думать, что так позволено обращаться с ближними?»
